Как пьяный напрягает зрение, мучительно собирая «мозги в кучу», чтобы увидеть, осознать что-то важное, возникшее перед ним, так и я, расслабленный, духом хочу увидеть, услышать старца и всю дорогу молюсь, прошу об этом, стараюсь собраться…

Но вот и монастырь.

Старца «спрятали». Раньше он исповедовал слева от входа в Успенский храм, теперь – за мощами преподобного Кукши, на солее и его не видно. Люди протискиваются по одному между стеной и сенью, устроенной над мощами, а через минуту-другую так же бесшумно выбираются обратно – каждый со своим обретенным ответом, сокровенным, хранимым в душе, как священный дар.

После евхаристического канона отец Николай (с которым мы приехали) вдруг запросто поднимается на солею, заходит за клирос, который устроен тут же и, раскланявшись с сидящими на скамье монахами, подходит к отцу Ионе.

Я вижу, как они разговаривают вполголоса, затем старец, порывшись в кармане подрясника, достает и протягивает отцу Николаю бумажные иконки. Позже я узнал, что это была иерусалимская иконка «Целование Марии и Елисавет» и маленькая, «в благословение» открытка с изображением Почаевской Лавры. К слову, отец Николай – воспитанник этой лавры.

— Потом подойдите, после службы, — сказал ему отец Иона, имея в виду всю нашу «честную компанию» — отца Николая, меня, наших матушек и детей…

После службы старец медленно выходит из алтаря, тяжело опираясь на бамбуковую палку и припадая на больную ногу. К нему тут же, как рыбки на корм со всех сторон собираются ожидавшие его паломники и духовные чада. Вокруг старца образуется плотное кольцо из людей. Каждый хочет что-то спросить свое – важное, весь в этом и готов стоять до последнего. Старец смиренно выслушивает каждого и одновременно помазывает маслицем глаза, лоб, горло, тыльную часть шеи… Когда подходишь под благословение – чувство такое, что то главное, к чему ты стремился, чего искал мучительно и неотступно – пролилось наконец-то в душу и это главное в мгновение ока единит и примеряет тебя с Богом, со старцем, со всеми людьми и с самим собой.

Постояв на одном месте минут двадцать, общаясь с людьми, отец Иона начинает потихоньку продвигаться в сторону своей кельи, но и тут кольцо из людей не размыкается, а следует за ним и люди всё продолжают задавать свои наболевшие вопросы. Старец останавливается, слушает, отвечает, помазывает маслицем, раздает в благословение иконки или простые крестики, которые тут же в кульке перед ним держит одна из паломниц.

Иногда вдруг появляется откуда-то «душеполезная книжица» и отец Иона просит кого-нибудь почитать вслух, а остальные слушают. Но попадаются и те, кто не понимают, зачем это чтение нужно, начинают недоуменно оглядываться по сторонам и возмущаться вслух: «Почитать и потом можно, мы не за тем приехали!..» Разные люди… но всех батюшка терпеливо выслушает, утешит как может, ободрит, наставит.

До своей кельи со всеми остановками батюшка добирается таким образом час, полтора, а иногда и дольше…

Но вот, наконец, он зашел к себе в братский корпус. Мы сидим у входа на старой скамье в тени затканной виноградом беседки и ждем. Виноград поспел давно и нависает живописными гроздьями, но никто его не собирает. Хочется сорвать и съесть ягоду или поднять упавший к самым ногам с дерева и обнаживший цельное, спелое ядро грецкий орех. Но нельзя. Здесь всё чужое – монастырское. Без благословения, говорят, даже камушек нельзя унести.

— Отец Иона вообще-то на втором этаже живет, но вот сейчас болеет и его на первый перевели… — объясняет нам вышедший по делам из корпуса монах.

Мы ждем, пока от батюшки выйдет представительный мужчина в костюме и галстуке. По виду депутат или представитель городской администрации. Ждать приходится долго. Дети шалят, и приходится их ловить по всему монастырскому двору.

Но вот отец Николай, который пошел в помещение «на разведку» выглядывает из двери и машет мне рукой:

— Давай, заходи… только один пока.

Мы открываем белую крашеную дверь и попадаем в коридор, похожий на коридор старой коммуналки. Все здесь как-то ветхо, непритязательно, но уютно что ли… Как будто жизнь не знает здесь перемен и веяний времени. В конце коридора какой-то стол, заставленный беспорядочно чем попало, на стене что-то висит, не помню уже что… не велосипед, конечно, и не детская ванночка, но что-нибудь в этом роде, с поправкой на монастырский уклад.

Дверь одной из комнат открыта, и мы с отцом Николаем заходим внутрь.

Старец сидит у окна за столом и трапезует. Но как только мы вошли – он оставляет еду (к которой, похоже, едва притронулся) и начинает гостеприимно суетиться, освобождая нам место, чтобы мы сели.

Мы его застали, что называется, врасплох и если на людях он еще как-то крепился, то теперь – в краткую минуту отдыха, пришел в настоящее свое телесное положение – в положение изможденного до крайней степени, больного старика.

Он ступает на больную ногу, но нога не слушается и он, беспомощно ища опору, проваливается, хромает, стараясь, однако, ничем не выдать свои страдания. Видеть это мучительно. Хочется сказать: «Батюшка, ничего не надо, сядьте, отдохните!», но я не смею «указывать» духовнику, что ему делать.

Он в светлом подряснике, на широком кожаном ремне большая бронзовая пряжка с двуглавым орлом. Первым делом дарит нам каждому по книге: «Мы русские! С нами Бог! (Жизнь и подвиги великого русского полководца А. В. Суворова)».

Я подхожу с первым своим вопросом:

— Батюшка, меня рукоположили во диакона и могут рукоположить во священника. Но я чувствую, что не готов… Что мне делать, отче…

— Нет, ну если ты уже дьякон… — батюшка на несколько секунд задумывается: – Как воля митрополита будет, — заканчивает он, — так пусть и будет.

Я отхожу.

— А где же ваши все? – спрашивает батюшка чуть позже. – А-ну давай, зови всех…

В комнату заходят женушки наши, дети, поднимается, конечно, шум, возня… Отец Иона протягивает мне раскрытую книгу: – Давай, читай.

Я читаю вслух о жизни княгини Голициной, которая родила одиннадцать детей и отошла ко Господу в 27 лет, удостоившись перед смертью видения Спасителя…

Матушка София, которая в связи с тяжелой болезнью «по-женски» хочет просить позволения не рожать больше, — сидит и плачет. Ей уже все понятно, хоть она ничего и не успела спросить.

Время от времени батюшка вплетает в текст свои замечания: «Вот, — говорит он, — княгиня была, а рожала каждый год по ребенку. Последний раз двойню. – Или: — Господа так любила сильно! Ничего больше знать не хотела!..»

Потом, — я уж не помню, как произошел этот переход, — батюшка заговорил о важности и силе молитвы:

— Молитва выше труда! – говорит он и дает мне прочесть послание апостола Иакова, гл. 5, ст. 17-19: «Илия был человек, подобный нам, и молитвою помолился чтобы не было дождя: и не было дождя на землю три года и шесть месяцев. И опять помолился: и небо дало дождь, и земля произрастила плод свой».

В какой-то момент дети своей возней отвлекают внимание на себя и я успеваю подойти к отцу Ионе со вторым вопросом:

— Батюшка, — говорю я, — У нас в Крыму такие места есть… пещерные города, древние разрушенные монастыри… Мангуп, может Вы слышали?

Батюшка молчит, и я продолжаю: — Так хочется в тех краях келейку соорудить, ездить хоть иногда, молиться… Можно?

Батюшка медлит с ответом, по-видимому молясь, и наконец заключает благостно: — Ну, можно, можно…

Матушка София жалуется, что с мамой тяжело, что всё она не так делает. На это отец Иона отвечает, поразмыслив:

— Ну, это дело вы должны взять на себя. Великодушными надо быть. Говорите: «Мама, вот какая бы ты не была, а мы тебя любим!» Вы же христиане…

Посреди разговора он вдруг остановился и заметил с горечью: «Ну вот, поел, а Бога поблагодарить забыл!», — и тут же стал на молитву, хоть еда осталась вся на тарелке.

Когда Сережа маленький расшалился не в меру – отец Иона благословил и шлепать иногда детишек в воспитательных целях.

— Нас знаете как лупили! Ого-го! – вспомнил он, между прочим: — Девять детей в семье было! – И потом, чуть позже: — Старшая сестра моя как первенец Богу была посвящена. Нужно было ей монахиней стать, а она хоть и поздно, но замуж вышла и вот – во время родов не выдержала – с ума сошла. Пятнадцать лет «на цепи» сидела. – И отец Иона обхватывает запястье, изображая цепь. Чувствуется в этом жесте, в этих словах давняя его горечь и боль.

Улучив момент, я подхожу с еще одним вопросом:

— Батюшка, а можно мне в уме молиться, по четкам. Иисусовой молитвой…

— Да, да, конечно, — отвечает отец Иона. – Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго… Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго… — повторяет он несколько раз сокрушенно, закрыв глаза. – Молись!..

«Человек – это не тело одно, человек существо духовное, — говорит батюшка чуть позже. – Слово само «человек» — это не то, что объясняют, мол, «век» – значит столетие, жизнь земная, а «чело» – лоб, ум. Нет, не так. Чело – это Лобное место, Голгофа, а век – вечность, вселенная, которую заключает в себе человек. Вот так! Человек – это вселенная перед Лицом распятого Бога.

— Как, батюшка, служить честно? – спросил я.

— Да, да, вот именно честно, — подтверждает отец Иона и продолжает: — К помыслам нужно быть очень внимательным. Всё, всё записывается. Страшное дело! Вот мы не видим, но возле каждого из нас сейчас ангелы стоят: светлый – справа, а над левым плечом – темный. Всё записывается!

— Батюшка, а как смирению научиться? – спрашиваю я уж совсем напоследок.

— Да… смирению… Смирение – это дар Божий. Просить надо у Господа.

Тут кто-то забарабанил в окошко, и мы увидели физиономию бойкого старичка-схимника. Он жестикулировал и объяснял громко, преодолевая сопротивление стекол, что вот, мол, отец Иона, – там люди к тебе просятся, я сейчас приведу, а ты уж сделай одолжение – прими.

Мы стали прощаться. Благословившись у отца Ионы, я поцеловал его руку и вдруг он, наклонившись, тоже быстро поцеловал мою, как принято между священниками. Я умилился и растерялся одновременно. Не знаю, может быть батюшка просто забыл что я дьякон, а может быть… Но я не могу об этом думать. Да будет на всё Божья воля!

Октябрь 2003 года

P.S. С этой встречи прошло десять лет.

Матушка София, не надеявшаяся уже и жить по своей болезни, послушалась отца Иону, родила Иосифа и, слава Богу, поправилась.

Меня однажды вызвал к себе архиерей и сказал: «Готовься на завтра к священнической хиротонии» и я послушался, как заповедовал старец.

А ещё я молитвами батюшки нашел замечательное место для кельи в горах, тихое, уединенное… там даже есть родничок… Жаль только, что редко получается туда выбраться…

А сам батюшка преставился 18 декабря 2012 года. Но живая духовная связь с ним не прервалась и это чувствуется так отчетливо! Только бы нам быть достойными его молитв, его участия и любви, которые ищут одного – нашего спасения и вечной благодатной жизни в согласии с Богом.

ЖЖ о.Димитрия

donor.org.ua

Комментарии запрещены.